В своем решении по делу «Плотников против России» (жалоба № 74971/10) Европейский суд по правам человека единогласно объявил жалобу неприемлемой. Дело касалось смерти дочери заявителя от менингита и его жалобы на отсутствие эффективного расследования. Суд установил, что не было никаких доказательств того, что российские власти не выполнили свои обязательств по статье 2 (право на жизнь) защищать жизнь дочери заявителя, поскольку расследование было начато через три дня после ее смерти и длилось год.
Обстоятельства, установленные ЕСПЧ свидетельствуют о том, что 30 мая 2008 года дочь заявителя, вернувшись из детского сада домой, почувствовала себя плохо: у нее болела голова и поднялась температура. На следующее утро состояние девочки ухудшилось, она была срочно госпитализирована. В этот же день у девочки был диагностирован менингококкоз. Она была переведена в отделение интенсивной терапии, где вскоре умерла.
Тем временем заявитель и его жена узнали, что 26 мая 2008 года еще один мальчик, который учился в той же группе детского сада, был помещен в больницу в критическом состоянии, 29 мая 2008 года его диагноз был изменен на менингоцефалит, а 3 июня 2008 года мальчик умер в отделении интенсивной терапии.
3 июня 2008 года власти возбудили уголовное дело против директора детского сада за профессиональную халатность, которая привела к смерти двух детей. В частности, ее подозревали в том, что она действовала в нарушение своих профессиональных обязанностей, поскольку не предупредила медицинских работников и родителей детей, посещающих детский сад, об инфекции, а также не приняла меры по закрытию детского сада с целью предотвращения распространения инфекция. В ходе следствия были получены свидетельские показания от заявителя, его жены, родителей других детей в детском саду, персонала детского сада и врачей больницы, в которую были приняты умершие дети, а также отдельные представители Государственного агентства по эпидемиологическому контролю, правам потребителей и охране здоровья.
Персонал детского сада объяснил, что в первые несколько дней после госпитализации мальчика они не получали никакого официального уведомления от эпидемиологических органов или больницы о том, что у мальчика было опасное инфекционное заболевание, требующее принятия срочных санитарных мер в детском саду, а как только они получили такое уведомление в отношении дочери заявителя, они незамедлительно приняли все меры для защиты других детей и взрослых, работающих в детском саду. Врачи заявили, что, хотя бактериальный менингоцефалит не был указан в перечне болезней, в отношении которых компетентные органы должны быть срочно уведомлены, как только эти заболевания были обнаружены, персонал всё равно сообщил о ситуации эпидемиологическим органам. Кроме того, они сообщили властям о болезни девочки как только она была диагностирована.
Представители эпидемиологических органов заявили, что они действительно получили уведомление о случае «менингоцефалита» 29 мая 2008 года, однако срочных эпидемиологических мер не последовало, поскольку это заболевание не было включено в Указ №654, а в уведомлении из больницы не указывался тип вируса или бактерии, вызвавших заболевание. Они также заявили, что 31 мая 2008 года, как только информация о смерти девочки и ее диагнозе достигла их, они начали все неотложные эпидемиологические меры в отношении детей и персонала детского сада.
В ходе расследования биологический материал от умерших детей был отправлен в ряд институтов и научных центров для углубленных лабораторных исследований, также было проведено четыре экспертизы, которые подтвердили, что смерть детей была вызвана септическим менингоцефалитом. Эксперты также подтвердили, что девочка получила надлежащую медицинскую помощь, но быстрое развитие болезни и особенности ее здоровья сделали ее шансы на выживание очень незначительными.
3 июня 2009 года следователь принял решение о прекращении уголовного производства против директора детского сада в связи с отсутствием в ее действиях состава преступления: она следовала установленным нормам и правилам и в сложившихся обстоятельствах она явно не могла предотвратить распространение инфекционного заболевания и спасти жизнь умерших детей. Более того, даже до того, как она получила официальное распоряжение от компетентных органов, она по собственной инициативе закрыла детский сад, как только ей сообщили о заражении. Далее в решении указывалось, что эпидемиологические органы также следовали установленным правилам и как только была выявлена болезнь дочери заявителя все необходимые меры в отношении других детей в детском саду были приняты незамедлительно. В решении было четко указано, что до этого момента ни у властей, ни у руководства детского сада не было никаких оснований принимать какие-либо конкретные меры в области здравоохранения.
Заявитель обжаловал решение следователя в национальных судах. В частности, он утверждал, что расследование было поверхностным, что оно не установило, кто несет ответственность за смерть его дочери, и что не было доказано, что директор детского сада не действовал в нарушение своих обязанностей. Он также утверждал, что в указанном решении содержались ссылки на ненадлежащие нормы и правила. Суд апелляционной инстанции отклонил жалобу заявителя, поскольку счел, что расследование было тщательным и полным, а решение от 3 июня 2009 г. основывалось на соответствующих правилах и положениях эпидемиологического и санитарного контроля, действующих на момент происшествия. Верховный суд Республики Хакасия также оставил в силе указанное решение.
При этом, обращаясь в ЕСПЧ, заявитель не утверждал, что его дочери отказали в медицинской помощи, которая в целом была доступна в России. По существу, он жаловался на то, что директор детского сада, пренебрегла своими профессиональными обязанностями, не приняв неотложных мер, чтобы предупредить родителей детей, посещающих этот детсад. По словам заявителя, эти упущения привели к заражению и смерти его трехлетней дочери, и, следовательно, государство не выполнило свое позитивное обязательство в соответствии со статьей 2 Конвенции по сохранению жизни ребенка.
Исходя из таких обстоятельств ЕСПЧ напомнил, что первое предложение статьи 2 предписывает государству не только воздерживаться от преднамеренного и незаконного лишения жизни, но также накладывает позитивное обязательство на государства принимать надлежащие меры для защиты жизни тех, кто находится под его юрисдикцией (см., в частности, Calvelli и Ciglio против Италии [GC], № 32967/96 , § 48, ECHR 2002-I, и Wiater против Польши (реш.), № 42290/08 , § 33 15 мая 2012 г.)
Суд постановил, что позитивное обязательство защищать жизнь в соответствии со статьей 2 Конвенции должно толковаться как применимое в контексте любой деятельности, будь то публичной или нет, в отношении которой может быть поставлено на карту право на жизнь (см. Öneryıldız v. Turkey). [GC], № 48939/99 , § 71, ECHR 2004-XII). В частности, было обнаружено, что такое позитивное обязательство возникает в ряде различных контекстов, включая, например, сектор здравоохранения (государственный или частный), управление опасными видами деятельности и обеспечение безопасности на борту судна, при строительстве или в обеспечении безопасность дорожного движения (см. Banel против Литвы, № 14326/11, § 64, 18 июня 2013 г.). Кроме того, Суд счел, что обязанность государства защищать право на жизнь также применима к школьным властям, которые несут обязательство защищать здоровье и благополучие учеников, особенно маленьких детей, которые особенно уязвимы и находятся под их исключительной ответственностью и контролем (см. Molie v. Romania (dec.), № 13754/02 , §§ 29 и 39-41, 1 сентября 2009 г., и Ilbeyi Kemaloğlu и Meriye Kemaloğlu против Турции , № 19986/06 , § 35, 10 Апрель 2012).
Тем не менее, позитивное обязательство должно толковаться таким образом, чтобы не накладывать чрезмерного бремени на органы власти. Не каждый риск для жизни может повлечь за собой требование Конвенции о принятии оперативных мер для предотвращения наступления этого риска. Для того чтобы возникло позитивное обязательство, должно быть установлено, что власти знали или должны были знать о существовании реального и непосредственного риска для жизни конкретного лица и, если это так, что они не приняли меры в рамках их полномочий, которых можно было бы ожидать, для избежания этого риска (см., среди прочего, Ilbeyi Kemaloğlu и Meriye Kemaloğlu, упомянутое выше, § 36).
Позитивное обязательство государства также требует создания эффективной независимой судебной системы для обеспечения правовых средств, способных установить факты, привлечь виновных к ответственности и обеспечить надлежащее возмещение ущерба потерпевшему. Суд последовательно утверждал, что, если нарушение права на жизнь не было сделано преднамеренно, процессуальное обязательство, налагаемое статьей 2 для создания эффективной судебной системы, не обязательно требует предоставления уголовно-правовых средств правовой защиты в каждом случае (см. Мастроматтео против Италии [GC], № 37703/97 , § 90, ECHR 2002-VIII). Там, где проявлена небрежность, обязательство может быть выполнено, если правовая система предоставляет жертвам средства правовой защиты в гражданских судах, либо в самостоятельно, либо в сочетании со средством правовой защиты в уголовных судах (см.I lbeyi Kemaloğlu и Meriye Kemaloğlu, § 38).
Суд отмечает, что заявитель никогда не предъявлял гражданский иск против детского сада с целью получить возмещение в связи с данным инцидентом. Тем не менее, это оставит открытым вопрос о том, был ли какой-либо такой способ доступным для заявителя, и, если это так, должен ли был заявитель воспользоваться этим способом, чтобы выполнить требование об исчерпании всех внутренних средств правовой защиты в соответствии со статьей 35. § 1 Конвенции, поскольку настоящая жалоба в любом случае является неприемлемой по следующим основаниям.
Суд отмечает, что власти начали расследование инцидента через три дня после смерти дочери заявителя. Расследование длилось один год, в течение которого были приняты важные следственные меры. В частности, было опрошено большое количество свидетелей, в том числе заявитель, которому был предоставлен статус потерпевшего, его жена, родители других детей в детском саду, среди которых погибший мальчик, персонал детского сада и врачи больницы, в которую были направлены дети, а также представители эпидемиологических органов. Биологические материалы от детей были собраны и отправлены на углубленные лабораторные исследования. Кроме того, было получено четыре подробных заключения судебно-медицинской экспертизы. На основании полученных доказательств, следователь пришел к выводу, что директор детского сада не пренебрегла своими профессиональными обязанностями и что в сложившихся обстоятельствах она явно не смогла предотвратить инфекцию или спасти жизнь детей. Затем следователь принял решение о прекращении уголовного дела в отношении нее в связи с отсутствием состава преступления.
Заявитель имел статус потерпевшего в этом разбирательстве и мог пользоваться своими процессуальными правами на протяжении всего расследования. Он оспорил решение следователя в национальных судах, которые на двух уровнях юрисдикции рассмотрели его жалобы и установили, что следствие тщательно и точно установило обстоятельства дела и что решение о прекращении разбирательства было оправдано и обосновано.
В целом, в Суд не было представлено никаких доказательств того, что власти не проявили разумной оперативности и усердия в расследовании обстоятельств смерти дочери заявителя или что они не предприняли каких-либо важных шагов для установления фактов этого инцидента. Таким образом, ЕСПЧ не может сделать вывод о том, что в настоящем деле национальная система не обеспечила адекватного и своевременного реагирования в соответствии с процедурным обязательством государства в соответствии со статьей 2 Конвенции.
Кроме того, Суд считает, что в его распоряжении нет ничего, что позволило бы ему отступить от выводов национальных властей, поскольку они установили обстоятельства настоящего дела. Соответственно, ЕСПЧ посчитал, что факты настоящего дела, хотя и являются очень трагическими, не раскрывают каких-либо признаков нарушения государством его позитивного обязательства в соответствии со статьей 2 Конвенции «принять надлежащие меры для защиты жизни дочери заявителя.
Исходя из этого жалоба признана явно необоснованной и была отклонена в соответствии с пунктами 3 и 4 статьи 35 Конвенции.
