Когда речь идет об ограничении права лица мирно распоряжаться собственным имуществом, у государства должны быть 100-процентные основания, основанные на законе. И попытки «натянуть» положение УПК на неоднозначную ситуацию в Страсбурге оценят как нарушение Конвенции.
Европейский суд по правам человека принял решение по делу «Годлевская против России» (заявление №58176/18), сообщает «ECHR. Ukrainian Aspect».
В 2011 году правоохранительные органы открыли уголовное производство по факту растраты на заводе. Когда подозрение было предъявлено директору G., суд по представлению завода как стороны в гражданском иске, санкционировал временный арест имущества экс-жены директора Людмилы Годлевской, поскольку существовали основания полагать, что приобретенные накануне активы (две квартиры и другое имущество) были приобретены в результате преступного поведения
В 2017 году G. был осужден. Суд отметил, что недвижимость была приобретена женщиной во время брака с осужденным, поэтому издал приказ о ее аресте и продаже. Обжалование такого решения успеха не имело.
Тогда, ссылаясь на ст. 1 (защита собственности) Протокола №1 Конвенции Л.Годлевская обратилась в ЕСПЧ. Она обжаловала приказ об аресте и продаже ее недвижимого имущества, выданного в связи с осуждением бывшего мужа.
Суд в Страсбурге учел, что брачный договор между заявительницей и ее экс-супругом не обжаловался, не был отменен или расторгнут. Женщина приобрела и зарегистрировала обжалованные объекты на свое имя. Она была владелицей по законодательству. Следовательно, эта собственность была «имуществом» заявительницы в значении статьи 1 Протокола № 1. А приказ об аресте и продаже является вмешательством в право заявительницы на мирное пользование ее собственностью. И такое вмешательство должно иметь четкую правовую основу в национальном законодательстве. Особенно если это касается лица, которое не было ни обвинено в уголовном производстве, ни осуждено.
В этой связи высокие судьи исследовали положения УПК, на которые национальные суды ссылались при принятии решений. Они касались временных мер ареста (без продажи) или процедурных вопросов, которые суд должен был решить при признании лица виновным или его оправдании.
Даже правительство никогда не утверждало, что норма о необходимости «решать, что необходимо сделать с арестованными активами», можно считать разрешающей на передачу права собственности на имущество. Кроме того, была учтена позиция Конституционного суда, что соответствующая статья УПК не может быть правовой основой для ареста и продажи принадлежащих третьей стороне активов с целью возмещения вреда жертвам преступления.
Положения Семейного кодекса допускали полный или частичный арест и реализацию имущества, если решением в уголовном производстве было установлено, что общее имущество, принадлежащее супругам, было приобретено или отремонтировано за счет средств от незаконной деятельности одного из супругов.
Таким образом, эта статья могла являться правовой основой для вмешательства имущества в случае соблюдения двух условий в совокупности:
1) меры должны касаться активов, принадлежащих обоим супругам;
2) в решении о признании уголовного правонарушения должно быть установлено, что это общее имущество было приобретено или отремонтировано за счет денежных средств от незаконной деятельности.
Однако не было продемонстрировано, что эти условия были соблюдены по делу заявительницы. Обжалуемый приказ об аресте и продаже касался имущества, принадлежавшего только заявительнице, и не было имуществом, принадлежавшим обоим супругам. Кроме того, суды признали, что собственных средств заявительницы было достаточно для того, чтобы она могла приобрести имущество, о котором идет речь, и не было установлено, что разворованные суммы были использованы для финансирования этих покупок.
Как следствие, поскольку правительство не привело никакого другого положения, которое могло бы обосновать арест и продажу имущества заявителей, Суд пришел к выводу об отсутствии правовой основы для этого мероприятия. Следовательно, имело место нарушение статьи 1 Протокола №1 Конвенции.
С учетом этого ЕСПЧ постановил, что Россия должна выплатить заявительнице 5 тыс. евро возмещение морального ущерба.
